Украинский режиссер Олег Сенцов, который провел за решеткой в РФ более 5 лет и которого на Западе и в Украине считают политзаключенным, сейчас не снимает кино, а с оружием в руках защищает Украину от наступления российских войск в Луганской области. О своем решении идти воевать, ситуации на фронте, а также о перспективах завершения войны и о том, что он хочет снимать и когда снова вернется на съемочную площадку, Сенцов рассказал в интервью DW.

DW: Олег, Вы сейчас в Донбассе. Какая сейчас ситуация на фронте?

Олег Сенцов: Я нахожусь сейчас на самом тяжелом участке - это район Северодонецка, от Северодонецка до Бахмута. Потому что это Луганская область - последняя ее часть, которая не оккупирована россиянами, и они пытаются это сделать, бросают все усилия, потому что им нужно показывать хоть какую-то победу, в данном случае - показывать Луганскую область, которую, как они говорят, они "освободили" ".

- В видео на Facebook вы рассказывали, что на передовую отправляют ребят из терробороны, которые не слишком подготовлены к такому бою. Как много таких людей?

- Во-первых, кроме терробороны (ТрО), кроме мобилизованных, которые тоже мало готовились, таких людей много. Но надо воевать, а как же. Это не какая-то претензия или обвинение. Это проблема, которая существует, которую нужно решать быстро, то есть улучшать подготовку в тылах, либо здесь на второй линии, либо дальше. То есть людей хватает, люди сами рвутся в бой, очень мотивированы, но надо просто научиться это делать. Потому что они совершают ошибки, которые приводят к травмам.

На войне я уже два месяца и ни разу не сделал ни одного выстрела. Большое расстояние между враждующими сторонами, стрелковый бой бывает очень редко. Преимущественно ведется огонь артиллерией, минометами и РСЗО, а пехота только держит рубежи. И важно выжить в этих условиях, а не погибнуть, не быть раненым, не быть обузой. То есть навыки выживания очень важны на фронте.

Это на самом деле лучше, чем умение убивать. А то, что воюет ТрО - воюют все, понимаете. Тээрэшников очень много воюет, нет разницы в действительности между ТрО и мобилизованными в ВСУ. Просто человек приходит, записывается в подразделение, ему дают автомат и он идет воевать. То, что в документах написано, не имеет никакого отношения к его квалификации.

- Так же и вы пошли. Вы присоединились в первые дни войны к ТрО. Что для вас было мотивацией, главным толчком?

- Там сразу давали автомат. С мобилизацией это было бы долго, и не мобилизовывали в то время из моего района в воинскую часть. То есть я позвонил в военкомат и мне сказали: "Только рота охраны, которая охраняет сам военкомат". Я пошел в ТрО в тот же день, потому что там раздавали оружие. Ситуация была такова, что уже было понимание, что сейчас будет вторжение в Киев, сейчас начнутся уличные бои в Киеве. Нужно было оружие, какая-то минимальная слаженность, быть не просто бегающим по улицам мясом. А любое подразделение может вести сражение.

Я очень многому научился за эти два месяца. Я и до этого многое знал, но здесь это мне интересно. И это важно - если ты хочешь сражаться, то должен уметь это делать. На войне очень важно иметь какие-то дополнительные навыки, дополнительную военную профессию, а не просто - "я умею стрелять из автомата".

Этого очень мало, нужно уметь еще что-то. Это уже война совсем другая, задействовано умное оружие, и потому важно получить такое оружие. Потому что у нас его мало, оно устарело. В России оно немного новое, но его очень много, и здесь на Донбассе они показывают, что у них очень много боеприпасов. То есть огневое поражение, которое они наносят изо всех видов оружия, это очень серьезная штука.

И они просто выдавливают нас, мы вынуждены отходить, а они понемногу занимают эти позиции. Они выжигают землю и двигаются по ней как пожар, понимаете. Ты не можешь там стоять, потому что ты сгоришь. Ты вынужден отступать постепенно, с потерями, а они продвигаются. Вот такая сейчас у них стратегия. Так у них было в Сирии, в Чечне. Просто в первые дни они думали, что можно колоннами так свободно занять Украину. У них не получилось, потому они возвращаются к старой стратегии выжженной земли.

- По вашим ощущениям, сколько еще может длиться эта война?

- Трудно сказать. Постоянно такие вопросы, особенно из тыла, звучат. Прогнозы делать тяжело, я думаю, два-три года - к этому надо готовиться. Раньше это вряд ли произойдет, потому что нам нужно не только победить здесь, остановить Россию, освободить территорию, нам нужно оказывать давление на Россию, добиться смены режима. Потому что иначе это будет проблема. Если там просто будет государственный переворот и сменят Путина на Патрушева или Шойгу, ситуация не изменится, Россия останется проблемой.

- Вы пять лет были за решеткой в России. Не боитесь сейчас, что эта история может повториться, что вы попадете в плен и станете таким инструментом для российской пропаганды?

- Ну, во-первых, не может так не везти дважды, это будет уж слишком. Я думаю, что свое в плену я уже отсидел, думаю, меня ждут другие испытания, не будет повторения. А во-вторых, если я попаду в плен, меня вряд ли оставят в живых, потому что я для них слишком яркий враг. И я думаю, что это закончится быстрой казнью. Или не быстрой, но не очень приятной, такой возможный вариант. Это жизнь, здесь много ребят, отдающих свою жизнь прямо сейчас, и я не могу не быть рядом с ними. Для меня это невозможно.

- Что может ожидать находящихся в плену защитников "Азовстали"?

- Нужно понимать немного российский нарратив. Для них существует месседж - "нацисты, фашисты", которым они постоянно оправдывают свою войну. И сейчас они будут пытаться сделать с их участием (пленных защитников "Азовстали". - Ред.) такой громкий процесс, показать свою победу, оправдать вторжение. Поэтому я бы не рассчитывал на скорый обмен.

Возможно, кого-то они идентифицируют как бойцов ВСУ, как морскую пехоту, тогда этих они могут отдать раньше. А тех, кто из полка "Азов", с ними будут делать показательный процесс, потому что России нужно что-либо делать для внутренней пропаганды. У них нет больших побед, потому все, что они могут сказать: "Вот, мы победили нацистов в Мариуполе".

Главное, чтобы они (пленные из "Азова". - Ред.) были живы, чтобы их не казнили, не пытали. Я понимаю, что этого не происходит, потому что есть определенные договоренности, Красный Крест мониторит. Дали возможность Редису, это командир "Азова", даже поговорить с женой. Будь какие-то проблемы, он сказал хотя бы два слова о том, что происходит. То есть я думаю, что все более-менее нормально, но вполне возможно, что они будут в заключении до конца войны. Я не верю, что Путин их поменяет.

- Теперь вопрос из сферы культуры. На этой неделе был скандал на Каннском кинофестивале после заявления российского режиссера Кирилла Серебренникова, считающегося российским диссидентом. Он высказался по поводу российских солдат и выступил против так называемой "отмены" российской культуры. Что вы тут можете сказать?

- Надо понимать нам такую ​​вещь, что Серебренников - это российский режиссер, не украинский, он смотрит со своей точки зрения и все. Это не прямой враг, но и не прямой друг. Надо не обращать на это (его заявление. - Ред.) внимания, как по мне. А что касается "кенселлинга" (отмены. - Ред.) - это не только "кенселлинг" культуры, это - "кенсел" России.

Потому что Россия несет ответственность за все преступления. Кровь убитых детей Бучи, замученных мужчин и изнасилованных женщин - на руках каждого россиянина. Тех, кто это сделал, тех, кто их туда послал, тех, кто это поддерживает, и тех, кто промолчал. И того Кирилла Серебренникова, который говорит, что нужно помогать российским солдатам. Для меня кровь невинных жертв - на их руках. Им никогда не отмыться от этого. И что бы они там ни говорили, для меня это уже закрытый вопрос.

- Повлияла ли война на ваши творческие планы?

- Творческие планы не изменились. Есть сценарий, который написан и фильм по которому я собираюсь снимать. И вот мой партнер Денис Иванов уехал в Канны, сейчас работает над поиском партнерских денег для социальной украинской драмы "Кай" и для нашего проекта на английском языке - Shining World, "Светящийся мир". Это детская история для взрослых. Это история, которую я написал в карцере в российской тюрьме. Кроме того, у меня появились определенные идеи о войне.

Когда у меня появляется идея, я некоторое время обдумываю ее, она живет со мной, а потом через несколько месяцев или даже лет она выливается в виде сценария. У меня есть хорошая идея снять об "Азовстале" большое кино, но сейчас это не кстати. Пока война не закончится, я за камеру не встану и снимать ничего не буду. Только после победы. Это однозначное мое решение. До этого у меня не было желания снимать кино о войне, а сейчас оно появилось. Но это желание пока в виде сценариев, а реализация - уже после победы.

Смотрите также: