Проект "Последний адрес" посвящен памяти репрессированных в России. Идея состоит в том, чтобы устанавливать небольшие таблички на домах, откуда людей в советское время забирали спецслужбы. И эти люди, как правило, уже не возвращались. Каждая такая табличка - это история человека. Однако сейчас "Последний адрес" столкнулся с массовыми атаками со стороны вандалов.

Много лет проектом занимался журналист Сергей Пархоменко при поддержке правозащитного центра "Мемориал". В интервью DW Новости Шоу Пархоменко рассказал, что происходит вокруг "Последнего адреса" и как существует проект памяти репрессированных в условиях войны России с Украиной.

DW: Расскажите, пожалуйста, какова ситуация вокруг проекта "Последний адрес" сейчас?

Сергей Пархоменко: У нас всегда был какой-то минимальный процент инцидентов. Но мы всегда к этому относились довольно спокойно. Сняли эту табличку - повесим другую. В конце концов, железка - не такая большая ценность. А гораздо большая ценность - это то, что стоит за ней, общение людей, общение с этим домом и людьми, которые в нем.

А главное - все, что мы знаем про этого человека, его история, его судьба, документы, фотографии, архивные листы из его дела. Все, что собрано. Все, что осталось. Все, что сохранилось и никуда уже не денется. А результатом этого, зримым воплощением, печатью, которую мы на все это ставим, была металлическая табличка, размером с почтовую открытку. Если снимут ее, мы сделаем новую. И так мы к этому относились всегда. Но сейчас, конечно, то, что мы видим в Москве, заставляет нас думать, что это индикатор некоторых событий в обществе.

- А вы можете сказать, когда это началось?

- Это началось вскоре после начала войны (России против Украины. - Ред.). Это началось не массово, но это явно выбивается из общей статистики. Стало понятно, что это серьезно. Я бы сказал, что первые признаки того, что настроение меняется и агрессия увеличивается в отношении этого проекта, появились за год до начала этой войны. Может быть, весной 2021 года. А потом все это постепенно стало расти. Потом локализовалось в двух районах.

- А какие это районы?

- Это Замоскворечье и то, что вокруг Тверской улицы - центр Москвы. Там много этих табличек. Поскольку это исторические районы, там много старых домов. В те годы, когда происходили массовые репрессии - вторая половина тридцатых годов, они были населенными. У нас таблички есть и довольно далеко от центра. Но, конечно, их там меньше - просто потому, что тогда Москва была не так велика, как теперь.

Эта агрессия началась по мере того, как поднималось напряжение и пропаганда. И совершенно очевидно, что есть какое-то количество людей, которые просто раньше делать этого не смели, но тихо ненавидели нашу деятельность, этот проект, вообще эту философию, это отношение к жизни, это понимание ценности человеческой жизни, человеческой судьбы. Уверенность в том, что историческая вина должна быть освоена, пережита, обдумана глубоко, прочувствована - вот им это неприятно, ненавистно. Для них это слишком сложно.

- А вы считаете это каким-то естественным порывом этих людей, которые все это время скрывали в себе это или подавляли, или это какая-то организованная кампания?

- Я не вижу никакой организованности. Но за пределами того, что такие люди в некоторых случаях группируются и составляют какие-то сообщества сами по себе. Мы их знаем, но я не хочу называть эти отвратительные названия. Мы видели, как эти люди стаей нападали на "Мемориал" на месте убийства Бориса Немцова на мосту.

Кто эти люди? Это люди, которые встречали сотрудников "Мемориала" у дверей каких-то залов, где проходило награждение победителей ежегодного школьного конкурса. Мы помним эти истории. Мы помним, как поливали зеленкой или какой-то дрянью писательницу Людмилу Улицкую, историка Ирину Щербакову и других людей.

- Они нашли себе некую поддержку в виде государственного нарратива?

- Нет, им и не нужна поддержка, кроме общего покровительства. Понятно, что все они работают под крышей. Понятно, что все они работают с одобрения. Понятно, что все они время от времени проходят какой-то инструктаж. Может быть, им дают какие-то небольшие денежки на их существование. Их и не требуется как-то особенно организовывать. Эта дрянь сама живет. 

- А сколько табличек в России, и в Москве в частности, было уже установлено?

- Больше полутора тысяч. Это такой динамичный процесс. Сам я физически не могу принимать в этом участие уже два года, потому что меня нет в России. Но это более полутора тысяч, более 60 городов. И довольно много было еще в работе, потому что каждая табличка - это не просто четыре дырки просверлить и четыре шурупа завинтить.

Это длинный, сначала поисковый, научный период. Потом это разговоры с жильцами дома. Это очень сложно, самая сложная работа, которая есть. И подготовка церемонии, и сама церемония и так далее. Конечно, в абсолютных цифрах это немного. Но это и не должны быть миллионы. Потому что за каждой такой табличкой стоит живой человек, который ее попросил, пришел с заявкой.

- А эти заявки все еще есть?

- Да, они есть. "Последний адрес" функционирует в полном объеме, весь его производственный цикл. Понятно, что это все развивается волнообразно. Когда-то есть внешние события, которые в больших количествах побуждают людей это делать. Когда-то людям начинает казаться, что сейчас не до этого, или они отчаиваются и думают, что сейчас точно ничего невозможно.

Я думаю, многие, увидев, что произошло с "Мемориалом", считают, что не может быть того, чтобы "Последний адрес" продолжал работать. Но "Последний адрес" не является частью "Мемориала". Понятно, что мы работали вместе, бок о бок, и "Мемориал" сыграл колоссальную роль в развитии "Последнего адреса". "Последнего адреса" не было бы, если бы не помощь людей из "Мемориала", которая продолжается и сегодня. "Мемориала" нет, а люди есть. Все работает, все живо, все продолжается.  

- Таблички, которые уничтожили, их восстановят?

- В исторической перспективе, безусловно, восстановят. Но мы понимаем, что есть случаи, когда сейчас это бессмысленно. В каких-то ситуациях мы восстанавливаем немедленно, там где нам кажется, что это какой-то эксцесс, что это один раз случилось, но есть люди в этом доме, которые говорят: "Сделайте нам опять, мы будем за этим следить". Такие случаи есть, и мы восстанавливаем. Есть случаи, когда мы понимаем, что эта конкретно табличка совершенно беззащитна. Люди в этом доме не выражают желания в проекте участвовать, ну, сняли ее и сняли. В этом случае мы подождем.

Разумеется, про все эти таблички мы знаем. Сейчас момент, когда мы устроили ревизию. Мы обратились с призывом к разным волонтерам (довольно много людей пришло нам помогать) для того, чтобы обойти эти адреса и проверить, в каком состоянии таблички, и написать по каждому отчет с фото. Мы это все знаем, тем не менее если кто-то видит такой случай или у кого-то на глазах это произошло, пожалуйста, сообщайте нам. Мы это все регистрируем. Именно потому, что мы, конечно, все это вернем, когда муть осядет.

Смотрите также: