Обладатель приза Венецианского кинофестиваля за лучшую режиссуру среди дебютантов за фильм "Обходные пути" Катя Селенкина 1 июня 2022 года спустилась в московское метро в с кукольным младенцем в окровавленной пеленке. Она час ходила по вагонам, повторяя фразу: "Российские военные убивают детей в Украине" и разговаривая с пассажирами. Ее не задержали, но из России ей сразу же пришлось уехать - по соображениям безопасности. Уже полгода Селенкина живет в Берлине. Корреспондент DW встретился с ней, чтобы поговорить о том, что может сделать российский художник, чтобы помочь остановить войну и каким может быть будущее российской культуры вне имперского проекта.

DW: Когда ты приняла решение об отъезде?

Катя Селенкина: Глобальное решение об отъезде я приняла, когда запланировала свою акцию в метро. Я понимала, что после нее меня будут преследовать. И решила сразу после акции уехать, если, конечно, меня не посадят. 

- Ты же режиссер. Ты могла подумать: не буду устраивать опасную акцию, зато сниму антивоенный фильм. 

- Во-первых, я сейчас больше идентифицирую себя как художницу. Во-вторых, когда началась война, у меня не было ни малейшего желания снимать кино, потому что это медленный процесс. Хотелось вещей, которые можно сделать быстро и которые принесут немедленный эффект.

- Ты согласна с тем, что никакое кино в России невозможно без привлечения государственных средств?

- Это не так. Я всегда придерживалась позиции, что не буду брать деньги Минкульта. Мои фильмы не поддерживались государством. И я знаю много других, кто думает так же. Другое дело, что без поддержки государства, учитывая цензуру, сложно стать заметным и иметь широкую дистрибьюцию в России.

- Тем не менее многим режиссерам приходилось брать государственные деньги. Хороший фильм "Продукты 24" о гастарбайтерах-рабах, который получил приз на последнем Берлинале, был снят при поддержке российского Минкульта.

- То, что Россия - опрессивное государство…

- Опрессивное?

- Опрессия - угнетение. То, что Россия применяет опрессивно-репрессивные практики, было понятно давно. Тем не менее, мы вечно спорили, брать или не брать государственные деньги. Я решила не брать, и дело не в том, что обо мне подумают в Европе или что скажут украинцы. Проблема была в том, что для меня это легитимизировало государство. Поддерживало иллюзию о том, что в России есть некая свобода.

- Но при этом со страной ты не рвешь. Ты говорила, что хочешь снимать кино о том, что происходит там. 

- Я не рву с Россией в том смысле, что она продолжает являться объектом моего исследования. Буду ли я снимать кино? Может быть. Но сейчас я занимаюсь тем, что работаю с текстами, которые исследуют российский имперский проект. В качестве редакторки в издании "Беда" ("Беда" позиционирует себя как независимое исследовательское издание, изучающее происхождение российского имперского проекта, вопросы деколониальности и стратегии сопротивления, большинство членов редакции работает анонимно. - Ред.). Пока идет война, единственное, что меня интересует, - это сопротивление российскому имперскому проекту. Потому что я чувствую свою ответственность за то, что делает страна, в которой я родилась.

- Ты редактируешь тексты, другие художники борются с помощью искусства, и часто это очень прямые высказывания. Рэпер Влади из группы "Каста" выпустил песню "Как это б***ь возможно". Группа "Ногу свело" выпустила клип с Чулпан Хаматовой, в котором семья обычных россиян встречает Новый год с фотографией убитого на войне сына. Эти прямые высказывания некоторые критикуют - мол, с той стороны есть очень прямой певец Shaman, который поет, что он русский, но и вы недалеко от него ушли. Или сейчас пришло время прямых высказываний и не надо мудрить?

- В прямом высказывании нет проблемы. Мы можем долго рассуждать, является ли оно искусством, но мне это не важно. Мне интересно, как сопротивляться и что мы можем сделать. Если прямое высказывание имеет эффект и помогает Украине выиграть эту войну, а России - свергнуть режим, то мне все равно, достигается этот эффект высокохудожественными средствами или посредством банального высказывания.

- Как тебе кажется, российские антивоенные художники стоят в одном строю с украинцами или у них своя повестка - ведь они же не украинцы? Или, если они пытаются найти свой путь, это тоже проявление имперскости, и надо просто примкнуть к условным ВСУ?

- Мысль об "одном ряде" мне кажется опасной и ошибочной, потому что тот опыт, которые приобретают сейчас украинцы, - невероятно тяжелый - не сравнится с тем, что переживают россияне. Важно быть солидарными, прислушиваться и смотреть, что украинцы и украинки считают важным в сопротивлении. Но говорить: "Я такой же, как ты", - неправильно. Если кто-то из украинок потом скажет, что ты стоял с ними в одном строю, - здорово. Но невозможно самому назначить себя на эту роль. Стратегии сопротивления в любом случае отличаются.

- Ты испытываешь сложное чувство, говоря, что ты из России?

- Конечно, но я не буду себя жалеть. Ситуация такова, надо нести ответственность и делать, что можешь.

- Многое в русской культуре считается обязанным имперскому проекту. Везде можно найти его следы. Это все не жалко - пусть уходит? Или это наследие можно сохранить, обезопасив и, например, снабдив комментарием? 

- Безусловно если тексты условных Достоевского и Толстого будут выпускаться, будет здорово, если к ним будет прилагаться деколониальная критика. Необходимо перестать присваивать и называть “русской культурой” то, что на самом деле является украинской, казахской, татарской и так далее. Надо вернуть разграбленное и присвоенное домой. Надо сделать видимыми те голоса, которые часто остаются незамеченными. Оказать поддержку и внимание нерусским художницам, художницам, не имеющим разного рода привилегий.

- У тебя же есть своя карьера, которая хорошо развивалась, - взять хотя бы твой приз на Венецианском фестивале. Думаю, если ты в Германии сейчас попытаешься найти деньги на фильм, у тебя это легко получится. Ты можешь продолжать думать о личной карьере или тебе важнее редактировать антиимперские тексты в "Беде" - хотя условную Нобелевскую премию мира за них ты явно не получишь?

- Самая большая радость в жизни для меня - это жить в мире. И любить другого в широком смысле этого слова. Меня это волнует, а не Нобелевская премия.

- Что значит жить в мире?

- Жить без войны, без эксплуатации и глобальной несправедливости.

Смотрите также: