Поэт из Минска Дмитрий Строцев получил Премию за свободу слова от Ассоциации норвежских писателей. Не один, а вместе с молодой поэткой - она просит называть себя именно так - Ганной Комар. Строцев - один из самых известных белорусских авторов. 21 октября 2020 года вечером он пропал, а нашли его наутро за решеткой. Арест поэта на 13 суток вызвал кампанию международной поддержки. И Ганну Комар арестовывали на 9 суток.

Корреспондент Deutsche Welle поговорил с ними о разделенной на двоих премии и о протестном движении через полгода после его начала.

DW: Что для вас значит эта норвежская премия?

Ганна Комар: Премия за свободу слова - это была огромная неожиданность и радость, а с другой стороны удивилась: это точно мне? Мое творчество отражает протест, мой протест - это тоже мое творчество, думаю, за это дали. И я не считаю, что премию дали мне, ее дали нам, белорусам.

Дмитрий Строцев: Это совершенно новый опыт, я никогда не получал международных литературных наград. Это событие и большая честь. Я ознакомился с характером этой премии, посмотрел список лауреатов и не совсем увидел себя в этом ряду, потому что я поэт, а не правозащитник, но допускаю, что для тех, кто меня выбрал, это был важный выбор, и я с радостью принимаю его. Сейчас все происходит онлайн, ни Ганна, ни я в Норвегию не попали, но есть план, что летом или в начале осени мы приедем в Осло.

- Начиная с августа прошлого года, волна насилия обрушилась на протестующих в Беларуси. Насколько это оказалось травматичным? Не "сдулся" ли протест?

Г.К.: Посттравматическое состояние в Беларуси очень серьезное. Это проявляется даже не в поэзии, а в повседневной жизни. Элементарный пример: ты шарахаешься от любого микроавтобуса. Параноишь. Мне кажется, я слышу, как по рации где-то передают мое имя. Если в августе мы были такие уверенные, и писали об этом тоже, то теперь страшно сказать что-то лишнее, страшно поверить, а потом разочароваться. Я работаю над документальной книгой, придумала такой способ перерабатывать прошлый опыт. Я пишу о 8 сентября, когда меня задержали, тогда первое массовое задержание женщин было, про 9 суток моих. Решила написать объемную историю на основе дневника из тюрьмы, интервью с теми, с кем была в камере, и с теми, кто в это время делал что-то на свободе.

Д.С.: Если бы народное восстание победило, было бы удовлетворение или даже триумф, заработали бы новые институты, прошли бы новые выборы. Усталость и напряжение, переживаемые обществом последние полгода, получили бы разрешение. Этого не происходит, быстро ничего не получается. Я воспринимаю эту новую ситуацию как очень важную фазу и продолжаю делать свое небольшое дело, которое могу: свидетельствовать, поддерживать людей. Протест "сдулся"? Я вижу, что этого не произошло, как в 2006 и 2010 годах, когда протестная общность после разгонов и подавления переживала свое принципиальное меньшинство. Сейчас, несмотря на усилия пропаганды, на запугивание и страшные аресты, общество не скатывается на обычный конформизм. Отката не происходит, и это удивительно.

- Есть ли у протестного движения свой язык, чем он отличается от языка власти?

Г.К.: Мне кажется, мы говорим языком любви. Главное, для чего мы начинаем говорить, - чтобы высказать сочувствие, эмпатию, общую надежду. Это язык объединения и созидания. А власть я стараюсь по большей части игнорировать. Я слежу за событиями, но стараюсь не вчитываться в их слова. Это язык насилия, абсурда, язык параллельной реальности. Облако радиоактивное, которое хочет тебя накрыть. Все эти милиционеры, следователи, омоновцы, работники администрации говорят под копирку, как по инструкции. Ничего живого я там не вижу.

Д.С.: Общность новой этической солидарности получила новый язык, который всей своей массой приняла. На первый марш вышли от 300 до 500 тысяч человек, самые разные люди из самых разных слоев, и произошло мгновенное принятие общих символов, например, бело-красно-белый флаг, символ “Погоня”, "Магутны Божа" (рус. "Могучий Боже" - Ред.) - это стихотворение, положенное на музыку, есть люди, знающие слова, они поют, и все подхватывают. Было написано порядка 500 новых песен. Есть игровой момент, самоирония, все признаки эстетического и творческого подхода. Язык новой общности. Если посмотреть на язык провластных людей, что же они создали? Они ходят под зелено-красным флагом, и больше у них ничего нет. Ничего нового, определяющего их общность. Сколько песен они написали? Единицы посредственных произведений. Всё.

- Поэзия и политика - насколько они сопоставимы?

Г.К.: Раньше я это разделяла. Есть у нас политическая оппозиция, говорила я, а мы относимся к культурной оппозиции. Но прошлым летом все это смело напрочь. Поэтическое выражает чувства и опыт, которые люди переживали и переживают из-за политического. Есть событие - арест, фальсификация, огромное давление увольнениями, убийство, приговоры и так далее, и есть то, что люди переживают по этому поводу. Я не понимаю, как можно писать о чем-то кроме того, что с нами сейчас происходит. Фишка поэзии для меня в том, что она вскрывает проблему и одновременно рану эту немного залечивает.

- Дмитрий, а когда вас задержали, вы знали о кампании в вашу поддержку?

Д.С.: Меня похитили на улице, с мешком на голове доставили в КГБ, потом в РУВД, ночью отвезли на Окрестина, и я оказался в камере, где люди несколько дней не имели никакой информации. На следующий день - суд, происходящий совершенно беззаконным образом, через скайп. В коридоре появляется высокий милицейский чин и раздраженно кидает: “Это ты знаменитый белорусский поэт?” Я отвечаю: “Всемирно известный”. После суда этот начальник, разозлившись на мои дерзкие ответы, спускает меня в карцер. Карцер - это пыточная. Но через несколько часов приходит некто холеный в штатском с бегающими глазками, ведет меня в VIP-камеру двухместную: “Заходи, будешь здесь теперь, бери матрас, нет, бери два матраса”. Тут я понимаю: они смущены волной, которая поднялась в мою защиту. Конечно, людей за решеткой сейчас сотни. Все в разных позициях. Не все известны, как я. Мое предложение к обществу: максимально поддерживать, писать, информировать о происходящем.

- Протесты в Беларуси показали особую женскую силу, а что сейчас с ней происходит?

Г.К.: Хороший вопрос - что происходит? Примерно за час до нашей беседы мою подругу задержали. Конечно, я не знаю, что думают все женщины Беларуси, но мы продолжаем какие-то акции, мобилизацию своих сообществ, распространяем газеты независимые. Поддерживать одна одну - значит, не давать упасть. Мы растеряны, мы очень устали, нам страшно, тревожно, и ты уже таешь и падаешь, а она тебе хоп - плечо подставила, и ты хоп - встала и другой передала это. Вместо того, чтобы поддаваться апатии и плакать, ныть, мы придумываем, что дальше можем сделать, и действуем, и это не дает остановиться.

Д.С.: Мой глобальный взгляд - завершается многотысячелетняя маскулинная эпоха мужского приоритета, когда все, вплоть до Библии, заточено под мужчин. В Беларуси интуиция народа приняла женщину как символ водительства народного. По-моему, 12 августа, четвертый день этого насилия, когда женщины вышли в праздничных одеждах и стали выстраиваться в цепочки, а потом пошли женские марши. Принципиальная концептуальная перестройка протеста - в этот момент она произошла. Когда женщины вышли, был шок среди силовиков. Они были растеряны и пристыжены. Эта женская интонация или камертон был и остается очень важным в том, что сейчас происходит в Беларуси.

Смотрите также: