Кажется, невозможно представить себе более неподходящее время для выхода романа на русском языке о любви двух молодых парней в российской провинции, чем 2023 год. Печатать его негде - закон о пропаганде гомосексуализма закрыл для него российские издательства. Раньше можно было продать права на экранизацию Кириллу Серебренникову, любящему провинциальные сюжеты, или получить модную литературную премию, но Серебренников уехал из России, а из жюри литературных премий поуходили и поуезжали либералы, которые могли бы за него проголосовать.

Оставшаяся в России литературная и книжная жизнь в лучшем случае выглядит как оркестр, играющий на тонущем "Титанике", в худшем - как коллаборационизм. Роман вроде "Спрингфилда" в этой системе координат представить себе невозможно - разве что его сожгут где-нибудь в публичном месте какие-нибудь ветераны СВО.

Да и сам 30-летний писатель (см. заглавный снимок) закономерно покинул Россию и нашел приют в благополучном, но далеком от европейских литературных силовых полей Штутгарте. Была бы книга написана о нынешней войне - можно было бы надеяться хотя бы на переводы, но о войне в ней ни слова, ее сюжет заканчивается перед самым 24 февраля. Неудача, плохой тайминг, просто не повезло - ну, может, квир-обозреватель напишет пару благожелательных абзацев в своем телеграм-канале и посетует на "не то время, не то место"?

Российская глубинка накануне войны

Книгу, да еще в электронном виде, выпускает первым номером своего каталога сколоченное буквально на коленке иммигрантское издательство, что, мягко скажем, совсем не является гарантией успеха. Но "Спрингфилд", вместо того, чтобы бесследно раствориться в ноосфере, отделенной от российских читателей стеной из блокировок Роскомнадзора, становится заметен и нужен. "Я не хочу стать одним из тех чуваков, про которых пишет "Медуза", - говорит один из героев романа. Поздно! О романе пишет "Медуза", его хвалит максимально далекий от ЛГБТ-мира писатель Дмитрий Быков.

Как так получилось? Во-первых, оказалось, что это лучшая из вышедших на сегодняшний день книг об идущей войне, хотя о войне в ней, как мы помним, ни слова. Февраль 22-го еще впереди, но война уже разлита в воздухе, никакого другого сценария в Тольятти и Самаре, в которых происходит события романа, не видно: провинция стремительно беднеет, поколение отцов и матерей деградирует, гайки закручены до предела, воздуха, чтобы дышать, не осталось. Гроза еще не грянула, но гром гремит, а на улице темно.

Интересно, что главный герой книги мечтает стать военкором. Термин "военкоры" загрязнен российской пропагандой, так она называет идеологических работников, задачей которых является представить неизбежную смерть на позорной войне геройским поступком. Но, по сути, эта мечта сбывается: трансляция сюжетов из российской глубинки, которую ведет "Спрингфилд", очень похожа на сводки с фронта. Ведь война, говорит нам роман, - это лишь продолжение той жизни, которую ведут люди в российской провинции. После 24 февраля для них мало что изменилось, а кое-что улучшилось: оборонные заводы забиты заказами, а в панельки и частные домики хлынули боевые и похоронные деньги. "Спрингфилд" демонстрирует, что война могла стать сюрпризом для москвичей и петербуржцев, но провинция, которую пандемия и бедность давно отрезала от прежде обожаемой ею Европы, была к ней готова.

Квир-люди - это "чудики, которые скоро умрут"

Во-вторых, Давыдову удалось найти российских героев военного времени: это квир-люди, максимально далекие от государственной пропаганды (которая буквально не признает их право на существование), сам облик которых (калифорнийские шорты с акулами зимой) бросает вызов системе. Квир в российской провинции - во многом смертник. "Мне хотелось чувствовать себя крутым парнем из крутой комедии, но геи в России очень быстро понимают свое место, поэтому легче представить себя прикольным чудиком, который скоро умрет", - пишет Давыдов от лица своего героя. Быть смертником невыносимо, но в этом и есть шанс - в лицемерном обществе, где люди привыкли носить маски, ты вынужден оставаться собой и защищать право быть собой.

После 24 февраля молодежь с ужасом обнаружила, что их родители поддерживают войну. Квир-люди прошли через эти споры и семейные расколы намного раньше (образ матери главного героя в "Спрингфилде", когда-то успешной бизнес-леди, сохранившей от былых времен только роскошный автомобиль, займет свое место в русской литературе). Тот тупик, в который зашло российское поколение 40+, наглядно показан в "Спрингфилде" - и отношение к геям является своеобразным тестом. Тот, кто сегодня не способен принять сына-гея, завтра не примет и правду о Буче: механизмы отрицания реальности тут те же, и опробованы они давно. Удивительно тут только то, что квиры, которых ни государство, ни даже их родители, буквально не считают людьми, сумели не озлобиться, а сохранить любовь - ею пропитаны страницы этого небольшого романа.

Похваливший роман Дмитрий Быков пишет о том, что ему легче воспринять гомосексуальную любовную линию романа как гетеросексуальную - мол, в Матвее, бойфренде главного героя, много женственного, так что роман можно прочитать как историю отношений "сложного мальчика со сложной девочкой". При всем уважении к великому писателю Быкову - что еще, кроме войны и репрессий, должно произойти, чтобы квирам можно было просто остаться теми, кто они есть, и не становиться "сложными девочками"? В современной России, где мужчин гонят на подлую войну под девизом "будь мужиком!", именно квиры - изгои! - символизируют жизнь и надежду. Больше буквально никого не осталось.

Однако ни первое, ни второе объяснение не сыграло бы, не будь роман Давыдова прекрасно написан и композиционно выстроен. Это умный и живой текст с чудесными диалогами (их автор написал два десятка пьес, которые до войны с успехом шли по всей России). Появление такого романа сейчас сродни чуду - его успех невозможно было спрогнозировать. Однако, как только он вышел, как только ему дали шанс, - все! Его уже невозможно игнорировать - слишком он заметный, слишком сильно звучит этот чистый голос среди лжи и боли. Если бы романы умели заканчивать войны, этот, думаю, смог бы.

Смотрите также: