Дебютный фильм "Видение бабочки" украинского режиссера Максима Наконечного принима участие в программе Каннского фестиваля - 2022. Картина, рассказывающая о судьбе военной летчицы Лилии, которая после освобождения из вражеского плена отчаянно пытается справиться с посттравматическим синдромом и вернуться к мирной жизни, будет представлена в рамках секции "Особый взгляд". DW встретилась с украинским режиссером в Каннах накануне премьеры его фильма.

DW: Как возникла идея создания фильма "Видение бабочки"?

Максим Наконечный: С самого начала российско-украинской войны в 2014 году мы с коллегами пытались оставаться в курсе событий. Мы снимали много фильмов на эту тему. У меня много друзей, которые служат в Вооруженных силах Украины, в том числе, женщин. И я просто слушал их истории, то, через что им пришлось пройти.

Какое-то время спустя я редактировал один документальный фильм, "Невидимый батальон", в котором шла речь о женщинах-ветеранах военных действий и женщинах-военнослужащих. И в ходе работы я по нескольку раз переслушивал рассказы героинь, пересматривал некоторые сцены и был глубоко впечатлен услышанным. Меня потрясло то, что одна из женщин говорила о возможности попасть в плен, и я стал думать о том, что плен для женщины-солдата может быть намного страшнее смерти.

Так я придумал эту историю, которая, на самом деле, появилась под влиянием и под впечатлением от реальных историй реальных людей. По трагическому совпадению, сейчас одна из главных героинь фильма "Невидимый батальон", парамедик Юлия Паевская с позывным "Тайра", уже более 50 дней находится в плену. И мы везде, где только возможно, призываем к ее немедленному освобождению.

- Насколько ваш фильм был вдохновлен реальными историями женщин, с которыми вы встречались?

- Героиня фильма "Невидимый батальон", о которой я упоминал, сказала, что плен - это самое страшное для нее. Она даже не хотела, чтобы русские знали, что она - женщина. И она договорилась со своими боевыми товарищами, что они убьют ее, если окажутся в ситуации, которая может привести к плену. И мы с соавтором сценария, а потом - и с главной актрисой стали исследовать эту тему и говорить об этом с людьми, которые были участниками военных действий, или свидетелями, или жертвами военных преступлений.

Мы не просто просили их поделиться своими воспоминаниями - мы наблюдали за тем, как они выживают, пройдя через такой опыт. И все это мы пытались использовать в процессе создания фильма - как деталь истории, как поворотный пункт сюжета, как развитие характера кого-то из героев, как анализ мотивации персонажей. Манера актерской игры, способ съемки, сценарный реквизит, звуковые решения - мы использовали реальные события как камертон, чтобы убедиться в том, что наша история достаточно правдоподобна.

- Некоторые сцены фильма вы снимали в Донбассе в то время, когда Россия наращивала военное присутствие на границе с Украиной. Насколько это было опасно?

- В ходе подготовки к съемкам наша съемочная группа побывала в Донбассе на позициях наших солдат на линии разграничения, чтобы понять, как там все выглядит, увидеть какие-то выразительные детали, и, конечно, мы должны были принимать меры безопасности. И тогда нам стало понятно, что некоторые сцены, которые по сценарию фильма происходят в Донбассе или как-то напоминают об участии Лилии в военных действиях или о ее травматическом опыте, должны сниматься в Донбассе, потому что там совершенно особенный ландшафт, который несет в себе гораздо больше смысла, чем просто пейзаж. Мы пытались соблюдать осторожность, пока там снимали, ну, и потом, те места, которые мы выбрали для съемок, были не на линии разграничения.

Но место для одной из сцен в фильме, сцены обмена, которую мы тоже снимали в Донбассе, мы выбрали еще в начале 2020 года. А снимать ее мы должны были в начале 2021 года. И это было как раз в то время, когда россияне начали стягивать войска к нашим границам. И когда мы уже готовились ехать на место съемок, с нами связались местные власти и сказали, что это место очень опасно и что мы должны переместиться подальше от границы. Поэтому нам пришлось выбирать новую локацию, даже не видя ее. В итоге все получилось хорошо. Но существовала опасность, что вторжение в Украину застанет нас в Донбассе.

- Сейчас, когда фильм выходит в прокат он приобрел еще большую актуальность: мы находимся в разгаре полномасштабной войны….

- До начала полномасштабного вторжения, когда война в Украине все еще считалась "замороженным конфликтом" как международным сообществом, так и многими украинскими гражданами, существовал огромный разрыв в восприятии этой реальности даже в украинском обществе. Для военнослужащих или тех людей, которые пережили ужасы войны и возвращались к мирной гражданской жизни, это была очень тяжелая ситуация. И она еще больше усложнялась тем, что они чувствовали безразличие со стороны других людей, у которых не было подобного опыта.

Теперь, когда война коснулась каждой украинской семьи и каждого украинского дома, стало понятно: пока ты не пережил что-то лично, ты не можешь этого полностью понять. Но можно хотя бы осознать - и это ключ к тому, чтобы жить в едином обществе. Это было не настолько очевидно (до 24 февраля - Ред.), к сожалению. И вот эта идея была одной из первоначальных причин, по которым мы решили снять этот фильм.

- Здесь, в Каннах, большое внимание уделяется украинским фильмам и кинематографистам. Какую пользу, на ваш взгляд, может принести это пристальное внимание к украинскому дискурсу, и может ли это как-то помочь попыткам остановить эту войну?

- Присутствие украинских кинематографистов на такой крупной и известной культурной платформе - это вопрос нашей борьбы и выживания, потому что наша культурная идентичность подверглась агрессии. И поэтому каждый случай, когда украинская культура успешна, представлена, громко звучит и замечена, - это свидетельство того, что мы все еще живы и развиваемся.

Но мне также хотелось бы, чтобы наш фильм заставил задуматься о будущем, потому что это история о выживании. Это история о воле к жизни, о стремлении выстоять и быть в состоянии бороться и дальше. И я надеюсь, что фильм внесет свой вклад в нашу общую волю к жизни, в стойкость и борьбу украинского народа и мирового прогрессивного демократического общества в целом.

- До 24 февраля фильмы, в которых речь шла об Украине, порой воспринимались за пределами страны как нарратив, в той или иной степени связанный с Россией. Как вы думаете, изменилось ли сейчас восприятие Украины зарубежной аудиторией?

- Украинские истории и украинский нарратив могли быть в какой-то степени маргинализированы или же их могли не до конца понимать. Для людей за рубежом [начавшаяся в 2014 году] война вроде как закончилась. Поэтому они задавались вопросом, зачем украинским кинематографистам продолжать рассказывать истории о войне? А теперь стало понятно, зачем.

Кроме того, существовало искаженное восприятие Украины как части "постсоветского имперского культурного поля". И, конечно, это был результат [российской] пропаганды. Сейчас отношение к нам изменилось, и мы надеемся, что пути назад уже не будет. Мы надеемся, что теперь нас будут воспринимать как полноценных игроков и участников глобального культурного процесса, и что наша идентичность будет признана во всех ее аспектах - культурном, политическом, социальном, экзистенциальном, метафизическом и других - как отдельная, суверенная идентичность.

Перевод с английского: Марина Барановская

Смотрите также: