В интервью DW автор романов "Паранойя" и "Озеро радости", известный белорусский писатель Виктор Мартинович, книги которого издаются в Беларуси, России и Германии, поделился своими наблюдениями за происходящим после президентских выборов в Беларуси, своими надеждами и страхами.

DW: Где вы сейчас находитесь? Следите ли активно за протестами?

Виктор Мартинович: Я сейчас в Минске и являюсь очень внимательным свидетелем всего того, что происходит.

- Какие чувства вас обуревают при этом?

- Очень противоречивые. С одной стороны - чувство, будто вокруг внезапно появился воздух. С другой - при всем подъеме, который сейчас есть, при ощущении, что мы являемся свидетелями падения "Берлинской стены", свидетелями чего-то суперисторического, приходит плавное осознание того, что та больная атмосфера, которая была в стране все эти годы, базировалась не столько на бюджетниках, не столько на том, что люди получали свои нищенские зарплаты и за них фальсифицировали выборы. Опорой системы были тюрьмы (и мы видим, что с людьми в этих тюрьмах делают) и страх, который пронизывает всех.

И есть ужас от того, что все может вернуться, ведь победы сейчас нет, есть просто осознание всей страной того факта, что Лукашенко эти выборы не выиграл и что нас всех очень сильно обманули и, быть может, обманывали и раньше. Версия силовиков расходится с той версией, которую видела вся страна. У них есть какой-то свой мир, и в этом мире мы - немногочисленные враги, которых надо уничтожать. И ты понимаешь, что к тебе так относились все эти годы. Это поворотный момент. Страшно, но есть надежда.

- Если страх был и раньше, что сейчас заставило массы выйти на улицу?

- Никогда раньше ложь системы не касалась вопросов жизни и смерти больших масс людей. Коронакризис стал для системы тем, чем для Советского Союза был Чернобыль. Потому что, на мой взгляд, они сначала совершили ряд ошибок, отрицая существование коронавируса и отказавшись объявлять карантин. А когда люди массово начали заболевать и умирать, они начали манипулировать цифрами. Ты ощутил себя заложником. Люди поняли, что по целому ряду жизненно важных вопросов система не просто не справляется, но ставит их жизнь и здоровье под угрозу.

Кроме того, мы привыкли ко лжи за 26 лет настолько, что даже стали сами себя поправлять. Тебе говорят, что черное - это белое, ты видишь, что белое - это белое, но запрещаешь себе это говорить. Количество лжи, оруэлловских двойных языков, когда одно называется другим, достигло той концентрации, что стало очень тяжело дышать. Но даже не это было спусковым крючком, потому что первые три вечера (после президентских выборов 9 августа - Ред.) людей было значительно меньше. Когда они начали стрелять по людям, когда они захватили почти 7000 человек в тюрьмы и, самое главное, когда они начали выпускать из этих тюрем искалеченных людей, тогда возникло впечатление, что дело уже не в коронавирусе, не в выборах, а в том, что надо как-то защищать себя.

Но почему я не спешу сильно радоваться, потому что белорусы очень мирные люди, и даже когда по ним стреляют резиновыми пулями, они ведут себя мирно. Я пока не понимаю, каким образом это ощущение, что нас всех обманули, что многих из нас пытали, может превратиться в некий набор позитивных политических шагов, которые приведут к переменам. Я понимаю, что если это все заглохнет, то масштаб следующей волны репрессий будет таков, что 2010 год (силовой разгон акции протеста против результатов президентских выборов в декабре 2010-го, арест сотен протестующих, в том числе и кандидатов в президенты - Ред.) покажется игрушечным.

- Вы назвали то, что происходит сейчас в Беларуси, заранее похороненным карнавалом...

- Я помню, как демонстранты на Площади (площадь Независимости у Дома правительства - Ред.), увидев, как стоящий перед ними OМОН опустил щиты, бросились обниматься с этими людьми. И ни один из ОМОНовцев шлем не снял. Они посчитали, что любовь побеждает зло. Но дело в том, что добро в ситуации прямого конфликта со злом, не превратясь в зло, победить не может. Потому что в тот момент, когда добро начинает давать отпор, оно перестает быть добром. И в сухом остатке это приводит к тому, что злость, насилие начинает преумножать себя и в худшем случае приводит к тому, что в результате столкновений меняется власть. Это не тот сценарий, который мне бы хотелось видеть.

В ситуации, когда Светлана Тихановская находится за границей и у ее штаба нет никаких доказательств того, что эти выборы были ими выиграны, я не понимаю, как политическими механизмами можно вынудить людей, которые совершенно убеждены в том, что сейчас протестует маленькая кучка проплаченных Западом отморозков, хотя бы на переговоры. Тут - столкновение двух миров. И мир, который обладает оружием, санкциями на насилие, потому что он принадлежит государству, включает в себя от 3 до 25 процентов  - все остальные проголосовали за Тихановскую. И этому миру даже трех процентов достаточно, чтобы управлять государством под видом большинства.

Так что ощущения триумфа у меня нет. Я очень хотел бы, чтобы все обошлось без крови и чтобы это привело к переменам. Я стараюсь делать для этого все, что могу, при этом стараюсь никого никуда не звать, несмотря на то, что я - публичный человек и многие ждут от меня какой-то публичной реакции. Ни я, ни Светлана Алексиевич, продолжая говорить о том, что хорошо, а что плохо, продолжая осуждать то, что происходило в тюрьмах, никого никуда не зовем, потому что моральная ответственность очень высока. Потому что этим людям противостоят сотрудники, которые не видят ничего проблемного в том, чтобы вести войну на уничтожение.

- Сейчас Светлана Тихановская и ее соратники предпринимают попытки разрешить конфликт. Уже составлен список тех, кто вошел в Координационный совет по трансферу власти. Вашего имени в нем нет. Вас приглашали?

- Да, меня приглашали принять участие, но я слишком давно наблюдаю за белорусской политикой и точно знаю: насколько бы разумные, хорошие, честные люди не собирались бы для ведения переговоров с властью, это все закончится тем, что власть затянет диалог, пообещает уйти в отставку после реформы, но в итоге ничего не произойдет. В итоге этих людей используют как подпорочки, на которых трон будет покоиться еще годы. Поэтому смысла в преумножении таких структур я не вижу. Какие-то другие методы должны применяться. Под другими методами я, наверное, одобрю ту гремучую смесь из дипломатии, из уже идущей забастовки, из улицы, которая показывает, что тех, кто "против", не 20 процентов.

Красота ситуации в том, что у этой войны - совершенно женское лицо. Три первых дня, когда выходили мужчины, их расстреливали. Когда образовалось стихийная живая цепь на Комаровке, состоявшая исключительно из женщин, одетых в белое, по ним решили не стрелять, их не винтили, потому что люди, которые публично винтят женщин, качествами людей в глазах многих не обладают. Все дальнейшее двигалось женщинами. Но еще на этапе ареста мужа Тихановской, когда у тебя забирают мужа и ты идешь в бой сама, это уже было женской войной. Когда появился триумвират трех граций, это уже было женским делом. И чем дальше, тем больше становится понятным, что если что-то здесь и разрешит ситуацию, то только любовь, только какая-то забота и только материнские, женские основания, а не те чувства, которые кружатся сейчас вокруг мужчин, желающих мести.

- Ваш новый роман "Революция", который выйдет в свет этой осенью в Беларуси, а в начале 2021 года - в Германии, поможет понять, что происходит?

- Безусловно, но на неком глубинном уровне. Я бы никогда не стал бы писать роман, который бы в публицистическом или в футурологическом смысле рисовал бы некую революцию в Беларуси. Мне это неинтересно. Роман "Революция" - не о революции как таковой, а о власти в ницшеанском ключе. Ницше говорил о том, что воля к власти является одним из основных инстинктов человека. Мне интересно было посмотреть на эту волю к власти с другой стороны - со стороны человека, который намеренно обладает волей к подчинению. Это рассказ про путь героя, который захватывает мир, но теряет себя самого и способность любить. Думаю, это будет интересно почитать после событий, которые мы сейчас видим, чтобы понять лучше, чем руководствовались все эти люди, которые стремились наверх и, оказавшись наверху, совершали все те дела, которые совершают.

Смотрите также: